В декабре 1942 года между начальником полиции безопасности и СД генерального округа «Белоруссия» СС-оберштурмбаннфюрером Эдуардом Штраухом и руководством БНС было подписано соглашение о создании отдельного белорусского батальона СД, в задачи кото­рого входила бы исключительно борьба с партизанами. После ряда встреч его было решено организовать при соблюдении сле­дующих условий:

1. Командиром батальона должен был быть немец, а все ос­тальные командные должности должны занимать белорусы.
2. Командным и служебным языком в батальоне должен быть белорусский язык.
3. Кандидатов на командные должности представляет глав­ный референт БНС по военным вопросам.
4. За моральным состоянием личного состава батальона на­блюдает чиновник, специально назначенный для этого руковод­ством БНС. Он же отвечает и за пропаганду в батальоне.
5. Вооружение, обмундирование и снабжение в батальоне — немецкое и по немецким нормам.
6. Знаки различия на мундирах должны быть белорусскими: в качестве кокард «Погоня», а на левом рукаве — бело-красно-белый национальный щиток.
7. Батальон должен быть использован только на территории Белоруссии и только «против врагов белорусского народа — со­ветских партизан»²⁷⁴.

На следующий день после последнего совещания, в конце де­кабря 1942 года, главный военный референт БНС Франц Кушель выехал в округа. В ходе поездки он провел ряд встреч с окруж­ными руководителями БНС, на которых обсудил вопросы, свя­занные с набором добровольцев в батальон. В начале февраля 1943 года из округов стали прибывать первые добровольцы, ко­торых сразу же отправляли на переподготовку. В результате в первой половине марта 1943 года батальон был уже сформиро­ван и имел следующую структуру:

• 1 -я рота (командир — старший лейтенант Орсич) — 200 че­ловек;
• 2-я рота (командир — старший лейтенант Мазур) — 200 че­ловек.

Когда батальон был окончательно организован, то в нем вве­ли должность пропагандиста. По предложению Кушеля им стал лейтенант Виктор Чеботаревич.

Осенью 1943 года батальон пополнили ротой, созданной при отделении СД в Вилейке. Командиром этой роты был назначен лейтенант Аркадий Кочан. Кроме того, из Глубокого прибыло около 150 человек во главе с лейтенантом Якубенком. Позднее батальон пополнился еще некоторыми подразделениями, со­зданными при отделениях СД в других районах генерального округа «Белоруссия». Таким образом, батальон был развернут в сильное воинское формирование, в рядах которого насчи­тывалось около 1000 добровольцев. После этого он получил порядковый номер «13» и стал официально именоваться 13-й Белорусский полицейский батальон при СД (Weissruthenische-Polizei(SD)-Bataillon №13). Немецким командиром батальона назначили офицера из аппарата Штрауха — СС-штурмбан-нфюрера Юнкера.

Личный состав батальона был очень хорошо обмундирован, вооружен и находился на полном материальном довольствии. Подготовка бойцов и командиров проходила на очень высоком уровне. Со стороны белорусского населения и представителей ин­теллигенции для них устраивались концерты и творческие вече­ра. По словам Франца Кушеля, «это было образцовое воинское формирование —любимец белорусской общественности».

В мае 1943 года батальон впервые был использован в антипар­тизанской операции в районе Минска. В ходе нее как команди­ры, так и бойцы показали себя с наилучшей стороны. Немецкий командир батальона, после того как они через несколько дней вернулись в Минск, очень хвалил белорусских солдат и офице­ров. Во время этой операции было убито несколько десятков доб­ровольцев. В Минске им устроили торжественные похороны при участии белорусской общественности и представителей немец­ких властей.

Все лето 1943 года батальон провел в антипартизанских опе­рациях в Минском округе. Однако уже осенью он был переведен в Вилейку. Здесь, после небольшого отдыха, батальон был раз­бит на небольшие группы, по численности не больше взвода, что­бы вновь использоваться в боях. Большая часть этих групп ос­талась в Вилейке, тогда как остальные были распределены по окружным отделениям СД, где несли охранную службу. Командиром одного такого взвода, который нес службу в Лиде, был лейтенант Иван Мелешко. По словам его сослуживцев, «он был очень стоящим офицером, который погиб смертью героя при очень трагических обстоятельствах». Это произошло так.

В январе 1944 года фюрер СС и полиции округа «Лида» решил провести операцию против местных партизан. С этой целью он создал боевую группу, в которую, помимо взвода Мелешко, вош­ли другие формирования с более низкими боевыми качествами. В целом в операции должны были участвовать:

• взвод 13-го Белорусского полицейского батальона при СД;
• рота военно-строительной организации Тодта (Todt Organisa­tion);
• отряд местной вспомогательной полиции;
• сводный отряд служащих окружного комиссариата. Командиром этой, на первый взгляд, довольно внушительной

группы, был назначен лейтенант Мелешко. Кроме>того, в 10 км от Лиды стояла немецкая пехотная рота, которая также должна была принимать участие в операции. При этом инициатор ак­ции — фюрер СС и полиции — не известил немецкого команди­ра, с какого направления прибудет группа Мелешко. В результа­те тот получил от своего дозора донесение, что к району их распо­ложения приближается подозрительный отряд. Когда командир роты посмотрел в бинокль, то увидел вооруженных людей в раз­ной униформе. Солдаты организации Тодта носили мундиры, по цвету похожие на польское обмундирование. А так как под Ли­дой действовало много польских партизан, то не удивительно, что командир немецкой роты приказал открыть огонь. Во главе от­ряда шел лейтенант Мелешко, и он же первым был тяжело ранен. Солдат, который бросился на помощь своему командиру, был сразу же убит. Недоразумение быстро выяснилось, однако Ме­лешко тут же на месте скончался от ран.

Несмотря на то что батальон был одним из самых лучших доб­ровольческих формирований в генеральном округе «Белоруссия», его офицеры и солдаты также не избежали конфликтов с немец­ким кадровым персоналом. Причин для таких конфликтов было, главным образом, три. Во-первых, немецкое руководство напра­вило в каждую роту батальона немецких унтер-офицеров, которые назывались шефами рот и формально являлись инструкто­рами. Однако вместо инструктажа эти унтер-офицеры стали вмешиваться в обязанности командиров рот и взводов. Есте­ственно, белорусские офицеры не хотели отказываться от своих прав и привилегий в пользу немецких унтер-офицеров. Коман­дир же батальона — немец — всегда принимал сторону своих соотечественников и налагал взыскания на офицеров-белорусов, даже если они были правы.

Во-вторых, на всех хозяйственных должностях в батальоне находились немецкие унтер-офицеры, которые обворовывали бе­лорусских солдат. Доходило до того, что сам главный референт БНС по военным вопросам Франц Кушель несколько раз на­блюдал такие случаи. По этой причине командир батальона так­же имел частые столкновения с белорусскими офицерами, наи­более неуступчивым из которых был командир 2-й роты лейте­нант Мазур — человек очень амбициозный и импульсивный. В конце концов, дело закончилось тем, что Мазур исчез при за­гадочных обстоятельствах. Однако среди его сослуживцев ходи­ли слухи, что его расстреляла СД.

В-третьих, командир батальона очень тенденциозно оценивал боевые заслуги белорусских офицеров, тем самым противопос­тавляя их немецким унтер-офицерам. В результате такое отно­шение привело к открытому бунту, который случился при следу­ющих обстоятельствах. Начальник Вилейского СД СС-обер-штурмфюрер Граве наехал на мину и был убит. На похороны Граве была прислана и рота 13-го батальона. Командир роты лейтенант Антон Бандык построил ее и, когда пришел коман­дир батальона, сделал ему рапорт. Однако командир батальона приказал Бандыку встать в строй, а командование ротой пере­дать немецкому унтер-офицеру. Лейтенант в строй не встал. Видя это, другие офицеры-белорусы — командиры взводов — также вышли из строя и присоединились к Бандыку. Этот по­ступок лейтенанта-белоруса и его офицеров командир баталь­она посчитал открытым бунтом и, пригрозив им полевым судом, написал соответствующее донесение начальнику полиции бе­зопасности и СД СС-оберштурмбаннфюреру Эдуарду Штрау­ху. В результате только благодаря вмешательству президента БЦР Радослава Островского и Франца Кушеля инцидент уда­лось замять, и он закончился безвредным для белорусов резуль­татом.

В конце июня 1944 года началось отступление немецких войск из Белоруссии, и 13-й батальон получил приказ отходить из Вилейки на запад. По дороге к нему присоединялись подраз­деления, которые ранее были отделены и несли службу в других округах. В это время отношения между командиром батальона и офицерами-белорусами становились все хуже и хуже и, в конце концов, стали невыносимыми. Немецкие офицеры были полны­ми хозяевами положения во всех подразделениях. Это привело к тому, что, находясь в Августове (Польша), лейтенант Антон Бандык поднял свою роту (150 человек) по тревоге и отказался под­чиняться немцам. Видя это, к мятежникам присоединились лей­тенанты Иваницкий, Дрозд и Мохарт и, отделившись от баталь­она, ушли в лес.

Двое последних, однако, передумали и на следующий день вернулись. Выйдя из леса, они присоединились к колонне бежен­цев, в которой находился отец лейтенанта Мохарта. Здесь их и нашел патруль (два немецких офицера и белорусский унтер-офи­цер), которые были посланы для поимки дезертиров. Не будет пре­увеличением сказать, что после этого судьба двух молодых лей­тенантов, которые были настолько беспечны, что даже не сняли военную форму, была предрешена. В условиях войны и не могло быть иначе. Они были арестованы и расстреляны на следующий день белорусским унтер-офицером, который, чтобы выслужить­ся перед немцами, исполнил роль палача. По мнению Кушеля, эти офицеры не имели намерения нарушить присягу. К такому шагу их вынудило только неадекватное отношение со стороны немцев. Об этом свидетельствует тот факт, что они вернулись обратно и продолжили отступление на запад в колонне беженцев. Однако командир батальона рассудил иначе. Кроме Мохарта и Дрозда в руки к немцам попало еще несколько унтер-офицеров и рядовых, которые отстали от мятежников. С ними немцы рас­правились на месте.

После этого инцидента командир батальона отстранил от ис­полнения своих обязанностей всех белорусских офицеров и отдал им последний приказ: следовать в распоряжение командо­вания РОА. Получив железнодорожные билеты, большинство так и сделало. Только трое из них — лейтенанты Сасукевич, Кушнирович и Клинцевич — вместо частей РОА приехали в Берлин, где поступили в распоряжение БЦР и были зачислены в 1-й Кад­ровый батальон БКА, речь о котором пойдет ниже. Они-то и рас­сказали Францу Кушелю о тех событиях, которые произошли в Августове во время отступления.

Оставшиеся без своих офицеров солдаты батальона были со­браны в районе местечка Альбертсдорф (Восточная Пруссия). Здесь их в октябре 1944 года и посетил Кушель, который был очень обеспокоен рассказом белорусских офицеров. Командир одной из рот, немецкий СС-гауптштурмфюрер, очень обрадовал­ся приезду эмиссара БЦР и попросил его поднять боевой дух личного состава батальона, который оченьупал. На вопрос Ку­шеля, как это могло произойти и почему в ротах нет белорусских офицеров, немец дал невразумительный ответ. Как и в предыду­щих конфликтах, он обвинил во всем белорусов, которые не хо­тели подчиняться немецким инструкторам. Чтобы выяснить ис­тинное положение дел в батальоне, Кушель, с согласия немец­кого руководства, собрал его личный состав и обратился к нему с речью. В последующем затем разговоре с белорусскими солда­тами и унтер-офицерами выяснилось, что больше всего они же­лают возвращения своих офицеров и просят в лице Кушеля весь БЦР приложить максимум усилий для этого. Однако просьба эта так и осталась невыполненной.

В этот период в батальоне еще оставалось около 600 человек. Однако немецкое командование вновь решило разделить его на роты и рассредоточить по всей Германии, в результате чего:

• одна рота (85 человек) оказалась в Лебрехсдорфе;
• одна рота (89 человек) оказалась в Нихачеве;
• две роты (260 человек) оказались в Лесляу;
• одна рота (112 человек) оказалась в Триесте (?);
• один взвод (21 человек) оказался в Берлине.

Позднее, в декабре 1944 — январе 1945 года, эти подразделе­ния батальона были включены в состав 1-й Белорусской грена­дерской бригады войск СС, речь о которой пойдет ниже.

В принципе, на этом можно было бы поставить точку в ис­тории 13-го белорусского батальона. Однако рассказ о нем бу­дет неполным, если мы не вспомним о судьбе лейтенанта Анто­на Бандыка и тех людей, которым все-таки удалось уйти с ним в Августовские леса. По версии современных белорусских ис­ториков Сергея Ерша и Юрия Грибовского, они не пропали без вести, а создали националистический партизанский отряд, с це­лью развернуть в дальнейшем боевые действия в тылу наступа­ющей Красной Армии. Тем не менее этот отряд действовал са­мостоятельно очень недолго. Так, из документов польской Ар­мии Крайовой (отчет отряда 1-го уланского полка от 25 февраля 1945 года) известно, что 14 июля 1944 года на его сторону пе­решла группа бывших «белорусских эсэсовцев» — примерно 4 офицера, 19 унтер-офицеров и 90 рядовых. Интересно, что по­ляки в своем отчете поспешили поставить себе в заслугу этот переход. Якобы в данном случае сработали листовки АК!? По­верить в это трудно. Как мы уже убедились, мятеж в батальоне произошел в конце июня, а к полякам люди Бандыка перешли только через две недели. Вероятнее всего, белорусы встретились с ними уже в лесу.

Поляки приняли формирование Бандыка, но не оставили его самостоятельной боевой единицей. На основе этой неполной роты был сформирован отряд «Шчапа» под командованием под­поручика Станислава Кота. Теперь новый отряд состоял из 60 че­ловек и действовал в районах Саенек — Августов и Балинка — Кольница — Августов. Так как люди Бандыка были довольно хорошо подготовлены, руководство АК кинуло их в бой букваль­но уже на следующий день — 15 июля. Из документов известно, что в этот день отряд «Шчапа» разоружил пост немецкой желез­нодорожной охраны на станции Саенек, захватив оружие, боеп­рипасы и 7 пленных. В тот же день партизаны сделали засаду на шоссе Саенек — Липск, в результате чего им удалось уничтожить четыре немецкие автомашины. О том, что эти операции были действительно удачными, свидетельствует тот факт, что ни бе­лорусы, ни поляки не понесли никаких потерь и вполне благо­получно отошли на свою лесную базу. В дальнейшем, после того как вышел приказ о расформировании АК, все партизаны этого отряда были демобилизованы и распушены по домам.

Эти документы в целом проливают свет на судьбу мятежной роты 13-го белорусского батальона. Но не до конца. До сих пор неизвестна судьба самого лейтенанта Антона Бандыка и осталь­ных (более чем полусотни) бывших белорусских эсэсэовцев. На этот счет есть несколько версий. Либо поляки раскидали их по другим отрядам, либо они вернулись обратно к немцам, как лей­тенанты Мохарт и Дрозд, либо, что тоже весьма вероятно, остав­шиеся белорусские солдаты и офицеры стали организованным порядком пробираться в восточную Белоруссию. Как бы то ни было, каждая из этих версий имеет одинаковое право на суще­ствование. С уверенностью можно сказать только об одном: воз­можность присоединения к советским партизанам бывшие доб­ровольцы СД даже не рассматривали.

* * *

Следует сказать, что 13-й батальон не являлся единственной частью, созданной под эгидой СД. Так, в 1943 году было орга­низовано еще одно подобное формирование — рота, несшая ох­рану Калдычевского лагеря, находившегося введении Барановичского СД. В последнем, кстати, также имели место недора­зумения между немецким кадровым персоналом и белорусскими добровольцами, которые хорошо характеризуют их взаимоотно­шения. Начальником лагеря являлся СС-штурманн Ёрн, кото­рому подчинялся командир белорусской роты лейтенант С. Боб­ка. По свидетельству последнего, уже только то, что «этот при­митивный человек с одной лычкой» имел над ними и всем лагерем такую власть, очень раздражало белорусов. К тому же Ёрн часто вмешивался во внутреннюю жизнь роты и публично, даже перед заключенными, бил полицейских. Однако, как вы­яснилось, делал он это не потому, что был самодуром или сади­стом, каких, как мы видели выше, было достаточно. Как изве­стно, в добровольческие формирования шли служить разные люди. Не была исключением и эта рота СД. Думая, что им те­перь все позволено, некоторые из ее членов издевались над зак­люченными, в большинстве своем евреями. Ёрн же являлся типичным немецким службистом и не терпел беспорядка и свое­волия.

Всего же за период с 1942 по 1944 год было создано еще, ми­нимум, две роты (в Вилейке и Минске) и несколько более мел­ких формирований. Как и предыдущие части, они предназнача­лись для выполнения охранных и карательных функций.

* * *

Немецкий исследователь Бернхард Кьяри отмечал, что «в со­ветской литературе полицейские вместе с бургомистрами олицет­воряли предательство своего народа».

Однако из лагеря националистов звучат не менее серьезные обвинения. Так, эмигрантский писатель Константин Акула ут­верждал, что когда «белорусский народ говорил о полиции, то с особенной неприязнью выговаривал слово «черная.». Под этим словом простые люди подразумевали не только цвет униформы, но и все самое, можно сказать, грязное, предательское, фальши­вое, чужое и враждебное».

Другой же белорусский националист Степан Шнек вспоми­нал, что главными особенностями полиции в Слуцком округе было то, что «она и по принципам своего создания, и исключи­тельно по белорусскому личному составу, и по характеру своего применения была полицией от плоти и крови своего народа».

Почему же можно прочесть такие полярные мнения?

Из всего сказанного выше ясно, что полиция была наиболее неоднородной частью белорусских коллаборационистских фор­мирований. В принципе, когда упоминают это собирательное на­звание, то под ним надо подразумевать несколько самостоятель­ных подразделений. Одновременно, это были наиболее массовые формирования, которые применялись немцами на всей террито­рии Белоруссии. Именно поэтому полиция и получила такую неоднозначную оценку.

Если не учитывать советскую точку зрения, согласно кото­рой все, кто шел служить в полицию, уже автоматически не мог­ли считаться порядочными людьми, то можно выделить две ос­новные причины, по которым ее личный состав мог вызывать неприязнь у местного населения.

В первую очередь, это пресловутый национальный вопрос, ко­торому выше было уделено уже достаточно внимания. Здесь мы остановимся только на его влиянии в деле создания и использо­вания белорусских частей охраны правопорядка. Как известно, перед началом войны на территории Белоруссии проживало не­сколько крупных национальных групп, которые, наряду с корен­ным населением, также играли значительную роль. На западе это были поляки, а на востоке — русские. Когда немцы стаж орга­низовывать местную администрацию и вспомогательную поли­цию, то первоначально они делали это на добровольной основе и по своим планам, «совершенно не советуясь с местными бе­лорусскими организациями или авторитетными лидерами бе­лорусского актива». Поэтому в Западной Белоруссии в поли­цию «просто массово» стали вступать поляки, причем создава­лось впечатление, что у них была какая-то своя цель. Немцы охотно принимали их, так как среди местных поляков было много тех, кто знал военное дело, а часто и немецкий язык. Поляки быстро захватили в свои руки всю администрацию и весь аппа­рат вспомогательной полиции почти во всех западных районах генерального округа и с его помощью начали уничтожение бело­русских националистов, представляя их перед немецкими влас­тями скрытыми коммунистами. Нередко полицейские форми­рования, состоявшие из поляков, участвовали в карательных акциях против белорусского мирного населения. Выше уже было показано, что эта борьба наложила свой отпечаток на почти все стороны политической жизни в этой части оккупированной Бе­лоруссии. Не могла она не затронуть и военную сторону. И борь­ба за придание местной администрации и полиции «белорусско­го вида» была кульминацией того белорусско-польского конф­ликта, который имел место на территории генерального округа в 1941-1944 годах.

Каковы же были результаты этого конфликта применитель­но к интересующей нас теме? Следует сказать официально по­беда осталась за белорусскими националистами. Так, по сло­вам современного белорусского историка Юрия Грибовского, к 1943 году им удалось белорусифицировать практически всю местную администрацию от района и ниже. Кроме того, полубелорусское влияние попало почти все народное образование. В це­лом, к этому периоду доля участия националистов в управлен­ческом аппарате увеличилась с 30 до 80%. Справедливости ради стоит отметить, что такой высокий процент появился не без по­мощи немцев (как в центре, так и на местах). Здесь совпали два одновременных (но параллельных) события. Во-первых, так на­зываемая «польская акция» немецких карательных органов по удалению активных поляков из органов управления в Польше и на территориях расселения польского этноса. Финалом этой ак­ции должно было стать поголовное физическое уничтожение всех тех, кого принято называть элитой нации. Во-вторых, бы­строй белорусификации местного самоуправления поспособ­ствовало начало политики генерального комиссара Вильгель­ма Кубе. В исторической литературе эта политика получила на­звание «Белоруссия для белорусов».

Тем не менее, в отличие от гражданской администрации, где белорусским националистам удалось достигнуть определенных успехов (и это следует признать), вопрос с «деполонизацией» по­лиции выглядел несколько хуже. Известно, что на тот же пери­од лица белорусской национальности составляли всего 60% ее личного состава. Не удалось националистам окончательно из­бавиться от «польского засилья» и в последующий период. На­пример, по состоянию на декабрь 1943 года доля поляков в по­лиции Брестского округа составляла 22%, а в Барановичском округе процентное соотношение было следующим: 77,6% бело­русов, 21,2% поляков и 1,2% остальных. Однако наиболее не­благоприятная для белорусов ситуация сложилась в Лидском округе, где польское влияние было традиционно очень сильным. В связи с этим заслуживает внимания случай, который имел место во время инспекции лидской полиции Францем Куше-лем. Так, он позднее вспоминал: «Еще перед общим сбором по­лицейских начальник окружной полиции просил меня говорить так, чтобы не углублять существующий белорусско-польский антагонизм. Когда личный состав был построен, я сказал, что­бы все белорусы подняли руки... Оказалось, что их было не боль­ше 20%, остальные были поляками». К слову, даже на март 1944 года в Лидском округе поляками были 21 из 25 начальников местной полиции и 2/3 личного состава всех полицейских гарнизонов.

До более интенсивной ликвидации польского влияния в по­лицейском аппарате дошло только в августе 1943 года, когда представители белорусской администрации приняли решение «об очистке рядов белорусской полиции от поляков». В нем, в част­ности, говорилось: «Все без исключения лица польской нацио­нальности, которые находятся на службе в полиции, должны быть уволены». В дальнейшем такие чистки планировалось про­водить постоянно. А чтобы решить проблему кадров, на место изгнанных поляков и ополяченных белорусов предлагалось на­бирать молодых белорусских учителей и членов военизирован­ной организации «Союз белорусской молодежи, речь о которой пойдет ниже. Как видно, будущий новый контингент должен был быть не столько обученным полицейскому ремеслу, сколько от­личаться преданностью «белорусскому делу».

И тем не менее, как показал последующий опыт, белорусские национальные лозунги и далее не находили в полиции достаточ­ного отклика. Причина тому — значительное количество аген­тов подпольной Армии Крайовой (АК), которые действовали в рядах белорусской полиции практически до самого конца немец­кой оккупации. Только бороться теперь с ними было значитель­но трудней, так как, в отличие от польских полицейских, сторон­ники «аковцев» действовали тайно. Ущерб же от их деятельнос­ти был не меньшим, если не более значительным. И прежде всего в идеологической сфере: все-таки АК представляла собой раз­новидность анти нацистского Сопротивления. Свидетельством этому является множество фактов. Например, в ходе столкнове­ний белорусской полиции и польских партизан очень часто про­исходили случаи перехода первых на сторону последних. Выше уже говорилось, что в Лидском округе белорусским национа­листам практически ничего не удалось изменить в свою пользу, так как польская агентурная сеть охватывала почти все поли­цейские участки на указанной территории. Типичный для та­кой ситуации случай произошел в Щучинском районе. В де­кабре 1942 года местный школьный инспекторат жаловался в Минск, что начальник полиции поляк Голомбек самовольно арестовал по обвинению в коммунизме и расстрелял учителя Ан­дрея Душа, который был очень активным белорусским нацио­налистом. В связи с этим школьный инспекторат просил при­слать нового начальника полиции, белоруса по национальности, который бы защищал права своих соотечественников.

Чтобы хоть как-то нейтрализовать влияние польской агенту­ры, белорусские националисты и немцы применяли разные ме­тоды. К примеру, кандидаты в 13-й белорусский батальон при СД проходили очень строгую селекцию. В целом здесь им сопут­ствовал успех. Эта часть по праву считалась наиболее боеспо­собным формированием военно-полицейского образца. Еще одна белорусская часть СД — рота охраны Калдычевского лаге­ря — имела подобные условия набора личного состава. Но даже и это, сверхлояльное к немцам формирование, не было избавле­но от агентуры АК. В качестве примера можно привести случай с разоблачением и арестом в 1943 году полицейского Яна Сухажевского, который возглавлял польскую агентурную ячейку в Калдычеве.

Введение должности Главного опекуна белорусской полиции и начало издания журнала «Белорус на страже» тоже, по сути, пре­следовали цель «формирования белорусского лица полиции». Так, на страницах этого издания публиковалось достаточно мно­го критических материалов, поскольку редакция не могла про­сто так закрыть глаза на значительное влияние «польских настро­ений» среди личного состава полицейских частей. Что же это были за настроения? В одной из статей читаем: «В Западной Бе­лоруссии полицейские усвоили манеры польской полиции. Во время службы они разговаривают на польском языке, а на народ смотрят как на каких-то холопов... Вот почему шомпола и плети полиции... нередко секут белорусские спины».